ГЛАВА 1 - ДОПОЛНЕНИЕ ПОСЛЕ 20 ДЕКАБРЯ 2006 Г.

МОЯ БАБУШКА И ОСТАЛЬНЫЕ РОДСТВЕННИКИ

В злополучной первой главе моих воспоминаний я почти не писала о бабушке. Написала только, что она была замужем за Губкиным, который был в то время то ли губернатором, то ли главным военным начальником в Царском Селе. Я тогда не знала, что у моей бабушки были еще сестра и двое братьев. После 20 декабря 2006 г. в результате активной переписки Наташи и Стефана я узнала о своих собственных родных много нового. Попробую рассказать все, что удалось узнать на сегодня (февраль 2007 г.), но возможны и дальнейшие изменения.

Моя бабушка и семья ее сестры Марии Кирилиной

Моя бабушка Ольга Владимировна родилась 11 ноября 1865 года. Девичья фамилия ее была Кирилина. Родителями ее были Владимир Кирилин и Мария Карпова. Всего в семье было четверо детей: моя бабушка, ее родная сестра Мария Владимировна и два родных брата - Николай Владимирович и Владимир Владимирович.

По-видимому, семья Кирилиных жила в Царском Селе, потому что в 1893 году бабушка вышла замуж за Василия Александровича Губкина, моего деда, бывшего в ту пору градоначальником Царского села. Василий Губкин, 1860 г. рождения, был кроме того полковником 4-го Царского Финского Стрелкового батальона (царский полк лейб-гвардии), а также начальником полиции Гатчины. Родителями Василия Губкина были Александр Губкин и Софья Худякова (вот, оказывается, как мы были связаны с Худяковыми, которых я упоминала в первой главе). В этой семье было еще два женатых брата (Алексей и Павел) и замужняя сестра Екатерина. У Алексея было четверо детей, у Екатерины трое, а у Павла детей не было (во всяком случае, нам о них неизвестно). Больше никаких сведений о семье моего деда пока выяснить не удалось. Моя детская память сохранила лишь смутные обрывки разговоров о том, что Худяковы были когда-то очень богаты, а после революции их потомки влачили жалкое существование. К кому из потомков Худяковых относились эти разговоры, я не знала тогда, не знаю и сейчас.

В 1905 году муж бабушки Василий Губкин умер от аппендицита (я всегда думала, что аппендицитом болеют только дети), и бабушка с семьей продолжала жить в Царском Селе. Именно в этот период моя мама работала в школе нянь и даже занималась с великими княжнами. Потом, по моим "домыслам", семья начала разлетаться. Обе дочери, мама и тетя Маня, вскоре вышли замуж и переменили фамилии. Отец и мама поселились в Колпино, где с 1908 до 1915 года отец работал главным инженером Ижорского завода. Семья дяди Володи (Кинерты), по-видимому, тоже жила в Колпино, судя по тому, что там в 1917 году родился их сын Алик.

Но вот где и с кем жила бабушка с двумя младшими детьми после революции и до тех пор, пока наша семья не переехала в конце 1926 года в Ленинград, где бабушка с Мариной жили вместе с нами (см. главу Ленинград), я и сейчас не знаю. Скорее всего, в начале войны или после революции бабушка с младшими детьми уехала из Царского села в Петербург, но пока это только предположения. Я думаю, что бабушке больше, чем кому-либо из семьи, было необходимо скрывать свое прошлое. Фамилию не изменишь, а близость Губкина к царской семье известна всем. Уже этой близости было достаточно для того, чтобы ликвидировать всю семью. Я помню, что в Ленинграде всегда удивлялась тому, что бабушка никогда не спускалась вниз и не выходила на улицу – ни по праздникам, ни в обычные дни.

Сейчас, со своими новыми знаниями, я пытаюсь вспомнить заново нашу ленинградскую жизнь. Бабушка с Мариной жили действительно очень уединенно. Мама каждый вечер поднималось к ним и проводила у них много времени, я бывала у них реже, но ненадолго забегала к ним, чтобы передать через них какие-нибудь сообщения для мамы, если ее почему-либо не было дома. Мне тогда казалось, что бабушка меня не любит, считает пустельгой, с которой и разговаривать не стоит. И, наверное, с ее точки зрения, я таковой и была – жила своей жизнью, своими увлечениями, сначала школьными, потом техникумовскими делами, которыми тоже с бабушкой не делилась, чувствуя ее сдержанность и прохладное ко мне отношение. Но самым удивительным даже тогда мне казалось то, что у бабушки не было никаких контактов с моим отцом. Почему? Теперь я думаю, что жизнь отца до первого ареста (осенью 1930 года), вполне благополучная и успешная, по сравнению с судьбой других родственников, находившихся либо в изгнании, либо в могиле, либо живших в ужасной нужде, могла бабушку раздражать. Написала я о благополучной жизни и подумала, сколько же их могло быть, этих благополучных лет? Несомненно, успешными и даже счастливыми, хотя и трудными (для всех), были годы, проведенные в Царицыне, Москве и Ленинграде вплоть до первого ареста, т.е. около 13 лет с 1917 по 1930 год, и условно благополучными были годы с 1932 года и до ареста Олега в 1937 году. Всего 18 лет сравнительно благополучной жизни. При этом надо учесть, что отец не вступал в партию большевиков никогда. Если бы не паранойя Сталина, приведшая к геноциду собственного народа, то я вполне могу понять и принять его выбор - жизнь в своей стране среди своего народа, но не соучастие в терроре. Возможно, что бабушка считала выбор моего отца предательством. А может быть, просто боялась, чтобы кто-нибудь из старых знакомых случайно не увидел ее и не навлек неприятности на семью ее дочери.

Кажется, я все рассказала про бабушку. Пора перейти к другим членам ее семьи.

Начну с родной сестры бабушки Марии Владимировны Кирилиной (р. 11 апреля 1868 г.). Мария Кирилина вышла замуж за Александра Кавелина. У них было четверо детей: Татьяна, Александр (Стефан даже прислал нам его фото, и оказалось, что он очень похож на Сережу), Никита и самый младший Сергей. Вот этот то Сергей Александрович Кавелин и приходился мне двоюродным дядей. Однако, хорошо зная Сережу, я понятия не имела, что у него были братья и сестры. Не знала я и о том, что мать Сережи является родной сестрой моей бабушки и живет со своей семьей в Ростове на Дону. Удивительно, что Сережа (Сергей Александрович) ничего мне не рассказывал, хотя одно время мы общались почти каждый день, когда он помогал мне готовиться к экзамену по математике. В погожие дни мы просиживали по нескольку часов в Лефортовском парке и конечно не только учились, но и разговаривали. Он рассказывал о своей жене журналистке, о ее желании поселиться в Днепропетровске, о жизни вообще, и никогда, ничего о своих родителях. Теперь мне вспоминается поездка в Крым осенью 1932 года, куда меня отправили отдыхать мои родители после того, как я, благополучно сдав экзамены, была зачислена в МЭИ. Помню, что мне было дано поручение: передать посылку во время довольно длительной стоянки поезда на какой то большой станции. Мама с отцом уехали отдыхать буквально накануне, но видимо считали, что я более подхожу на роль курьера, потому что я никого не знаю и ни о чем не знаю. Посылка была тяжелая и габаритная, и меня предупредили, что к моему вагону подойдут, и мне только нужно, не отходя, стоять у своего вагона. Все получилось благополучно. К вагону подошла женщина и спросила: "Вы – Ирина?" Я подтвердила, назвала свою фамилию и вручила ей посылку, с которой она сразу ушла. Под влиянием того, что писала Луиза Флях о нищете, в которой жила семья Кавелиных в Ростове на Дону (см. здесь), я было подумала, что передавала посылку в Ростове на Дону кому-то из семьи Марии Кавелиной. Но поезд в Крым никак не мог проходить через Ростов на Дону, поэтому по-видимому, вручила я посылку в Днепропетровске или Запорожье, может, уже переехавшим туда Кавелиным, а может - родственникам Худяковых.

Могу еще сообщить, что недавно Наташе удалось связаться с сыном моего двоюродного дяди Сергея Александровича Кавелина – Сергеем Сергеевичем Кавелиным. Ему в апреле исполняется 70 лет. Я позвонила ему по телефону, и он сказал, что уже собрал все бумаги отца, связанные с родственниками, и собирается летом приехать в Москву, дабы повидаться со мной и всеми членами моей семьи и передать собранные материалы - возможно, тогда наши сведения о Кавелиных пополнятся. А пока я узнала от него по телефону, что оказывается в 1938 году его отец (мой дядя) Сергей Александрович Кавелин был арестован, кажется в Иркутске. Его мать Мария поехала к нему, но по дороге умерла. Ее сняли с поезда в Кургане, и там она и похоронена. Это все, что я пока знаю о бабушкиной сестре Марии и семье Кавелиных.

Братья моей бабушки

Перехожу к братьям бабушки. О Владимире Владимировиче, кроме того, что он родился в 1859 году и фамилия его жены, кажется, Булич, мы не знаем пока ничего. А вот о втором брате знаем довольно много.

Николай Владимирович Кирилин (р. 1855) был начальником Александровской военно-юридической академии в Петербурге. Его послужной список прилагается. У него было 4 детей: Владимир, Борис, Глеб и Мария.

Владимир родился в 1892 г., служил в Лейб-гвардии 1-ом Стрелковом Его Величества полку. Он был убит в самом начале Первой мировой войны в чине прапорщика. Похоронен 21.11.1914 на Царскосельском братском кладбище (№10 в списке).

Борис родился в 1893 г., служил, как и его брат, в Лейб-гвардии 1-м Стрелковом Его Величества полку. Убит в чине поручика. Похоронен 9.08.1916 на Царскосельском братском кладбище (№43 в списке).

Глеб родился в 1895 году, расстрелян в Холмогорах в 1920 году.

Мария родилась в 1897 г. и вроде бы умерла от туберкулеза в Петрограде в 1930 г.

Жена Николая Владимировича Кирилина, Надежда Александровна (в девичестве Кривцова) покончила с собой в 1914 году, когда ей ошибочно сообщили, что убит не только ее сын Владимир, но и его брат Глеб.

Сам Николай Владимирович умер в конце 1917 года в Царском Селе.

По словам Стефана, оба брата - и мой отец Вячеслав Корзун, и Владимир Кинерт, дружили с Глебом, когда еще были обитателями Царского Села. Напоминаю, что Глеб был сыном бабушкиного брата Николая и так же, как и сын бабушкиной сестры Марии Сережа Кавелин, являлся моим двоюродным дядей.

Дальше приводится краткое описание трагической жизни и смерти Глеба Кирилина, почерпнутое из книги Another Winter, Another Spring ("Еще одна зима, еще одна весна"), которую написала жена Глеба, шведка Луизы Флях. Книга написана на английском языке и издана в Америке в 1977 году.

Луиза и Глеб

Луиза Флях (отец швед, мать датчанка), кончила курсы медсестер в Стокгольме. Во время первой мировой войны получила направление в госпиталь для русских военнопленных в Дании, в котором находились раненые русские солдаты и офицеры, которых меняли (один к одному) на раненых немецких офицеров, находившихся в соседнем госпитале. Там она познакомилась с Глебом Николаевичем Кирилиным и влюбилась в него. Она попросила его научить ее русскому, он согласился, и так начался их роман.

После революции Глеб решил вернуться в Россию, в том числе чтобы помочь своей семье – он очень беспокоился о них и особенно о своей сестре Марии. Вернувшись, он узнал, что его мать, когда ей сообщили, что Глеб и его брат Владимир оба погибли (это была ошибка, на самом деле Глеб был только ранен), покончила с собой. Отец Глеба, начальник военной академии, не вынес этого и через некоторое время, как раз когда Глеб приехал из Дании в Царское Село, также умер. Брат Глеба Борис к тому моменту также погиб на фронте (1916). После смерти отца Глеб перевез свою сестру в Петроград, где у него были друзья, которые могли ей помогать. В какой-то момент Глеба арестовали, он сумел убежать, и дальше с огромными трудностями пробирался в Финляндию, в частности, ехал, прицепившись снизу к вагону поезда.

В Финляндии его ждала шведская въездная виза, которую Луиза сумела ему оформить. Он въехал в Швецию и женился на Луизе. Однако оставаться в Швеции он не захотел. С одной стороны, у него не было ни денег, ни профессии (кроме военной), и он не хотел жить за счет жены, точнее, за счет ее семьи (он воспринимал такую ситуацию как чрезвычайно унизительную). С другой стороны, он чувствовал непреодолимую потребность вернуться в Россию и разделить ее участь, какой бы она ни была.

Глеб считал, что ситуация в России не могла оставаться прежней, что перемены были необходимы, но он так же знал, что большевизм не является правильным решением. Он склонялся к тому, чтобы стать на сторону генерала Деникина, который хотел установить в России демократический режим. Но Деникин был далеко, и Глеб решил вступить в армию генерала Миллера, которая воевала с Красными на севере (в Архангельской области). Он отправился в Архангельск, и через некоторое время вызвал туда Луизу. В 1918 году Луиза приехала в Архангельск, где в то время стояли британские и французские войска, поддерживающие белую армию. Какое-то время Глеб служил связным между британцами и российскими войсками.

В 1919 году войска союзников покинули Архангельск, предоставив русским самим решать свои проблемы. Всем русским военным предлагалось уехать вместе с союзниками. Некоторые офицеры воспользовались этим предложением и уехали, но Глеб отказался. Он хотел продолжать бороться до конца. Когда поражение белых стало несомненным, Глеб и другие офицеры армии Миллера получили приказ двигаться в сторону Мурманска, где должно было состояться решающее сражение. Плохо оснащенные и вооруженные офицеры (некоторые с женами, в том числе Глеб) отправились на санях по зимним лесам в назначенное место. Когда они, наконец, туда прибыли, выяснилось, что красные уже его захватили, а высшее белое командование, включая генерала Миллера, давно уплыло в Швецию. Глеб и его товарищи получили приказ сдаться. Хотя Глеб не был согласен с этим приказом и предпочитал сражаться до конца, он не мог ослушаться приказа, и они все сдались красным (вместе с Луизой). В условиях сдачи было написано, что все добровольно сдавшиеся офицеры будут освобождены после следствия в Москве.

После сдачи Глеба с Луизой и других некоторое время продержали в тюрьме в Петрозаводске, затем Луизу и других женщин освободили, а мужчин перевезли в Москву. В Москве Луиза остановилась у друзей Глеба на Мясницкой улице. Глеб и другие офицеры были отправлены в тюрьму в Ивановский монастырь. Двое из этих офицеров через некоторое время были освобождены, и Луиза надеялась, что и Глеб, в конце концов, выйдет на свободу.

Когда летом 1920 года Луиза принесла в тюрьму очередную передачу, передача была ей возвращена, и Луизе сказали, что Глеба и остальных отправили обратно в Архангельск. Через несколько дней Луиза села в поезд чтобы ехать в Архангельск искать Глеба. За несколько минут до отхода поезда в него вбежала жена одного из офицеров и сказала, что получила известие о том, что накануне их мужья были расстреляны. Это было 7-8 июля 1920 года около лагеря в Холмогорах. См. здесь последнее письмо Глеба к Луизе из тюрьмы.

Начальником Особого отдела и членом коллегии ВЧК в то время был Кедров, отличавшийся особой жестокостью, а жена его даже лично расстреливала заключенных (по некоторым данным, она настояла на возвращении всех арестованных солдат армии Миллера из Москвы, и их всех по частям увезли на пароходе в Холмогоры, где убили на баржах и потопили в море (см. например, здесь).

Оставшись в Москве, Луиза начала обивать пороги, надеясь, что эти сведения неверны, и что ей удастся получить достоверную информацию о судьбе Глеба. Через члена шведской рабочей делегации ей удалось встретиться с Луначарским, который дал ей письмо к Менжинскому, тогдашнему заместителю начальника НКВД Дзержинского. Тот принял Луизу очень грубо, отказался ответить на ее вопросы и выгнал из кабинета.

Луиза оставалась в России еще два года, потом уехала, но еще несколько раз возвращалась в составе миссии Красного Креста. В этот период она работала, в частности, в Ростове-на-Дону, где тогда жила сестра отца Глеба и моей бабушки Мария Владимировна Кирилина (Кавелина). Луиза часто навещала ее и ее семью, отмечая, что они жили в страшной нищете. Наконец, в 1924 году Луиза окончательно вернулась в Швецию. Перед отъездом она нашла сестру Глеба Марию и встретилась с ней, но по-видимому Мария не была заинтересована в этом контакте, желая полностью порвать со своим прошлым. 

См. также письмо Луизы Кирилиной Марии и Владимиру Кинертам.

Дядя Миша

Теперь остается написать о дяде Мише. В первой главе я писала, что дядя Миша участвовал в первой мировой войне, попал в плен, женился на француженке и остался жить во Франции, и что детей у него не было.

Благодаря Стефану, который прислал нам фотографию Миши в военной форме в Ялте, сделанную в 1915 году, и несколько документов, а также от него самого, мы узнали, что Миша был летчиком, что его самолет был сбит над Сербией, что он был ранен, попал в плен и лежал в немецком госпитале. Там его выхаживала медсестра (по-видимому, из Литвы), которая впоследствии стала его женой. Среди документов было свидетельство о браке Миши со своей женой, заключенном уже после окончания войны в 1921 году. Брак был заключен в Константинополе. О женихе было написано: потомственный дворянин полковник Михаил Васильевич Губкин, православный, первый брак, возраст: 34 года. Тут ошибка: на самом деле, Мише было тогда 32 года. Про невесту было написано: Сестра милосердия Эмилия Станиславовна Томашайтис, лютеранского вероисповедания, первый брак. Возраст: 28 лет.

Из Сербии в Константинополь (нынешний Стамбул) Миша и Эмилия, по-видимому, поехали, как в ближайший к Сербии порт, откуда в это время уходило много судов с эмигрантами из России.

Что еще известно о Мише? В середине 30-х годов, когда Астея уже работала в выборгской фирме СОК, она навестила своего дядю Мишу и его жену Эмилию в Париже. Судя по тому, с каким восторгом она вспоминала эту поездку, в семье Миши все было хорошо.

После смерти дяди Володи, когда тетя Маня уже переехала к сыну в Стокгольм, была еще одна поездка к Мише. В 1959 году Алик, Мария и 15-летний сын Алика Боссе отправились проведать Мишу. По слова Боссе, в Париже Миша работал шофером, но он не помнит, в течение какого времени и у кого. Жена Миши была русского происхождения, потому что Миша и она говорили между собой по-русски (вставляя только иногда французские слова), и Боссе показалось, что Эмилия говорила по-русски без акцента. Они оба были активными членами русской православной общины в Париже. Миша был членом Союза пажей, объединявшего воспитанников Пажеского Корпуса. Самое интересное, что мы узнали про Мишу, это то, что он писал стихи - по-русски. Мария привезла из поездки сборник Мишиных стихов с трогательной надписью: "Любимой сестре Мане в память ее приезда в Париж после сорокалетней разлуки и в благодарность за ее благосклонное отношение к моим произведениям". К сожалению, никто из наших новых родственников не может их читать, так как русским никто не владеет. Стефан прислал нам одно стихотворение из этого сборника. Не могу судить о его чисто литературных достоинствах, но по содержанию оно нам очень понравилось, и Наташа тут же перевела его на английский и отправила Стефану – думаю, он был очень рад прочитать его на доступном ему языке. Привожу Мишино стихотворение здесь.

Еще известно, что дядя Миша умер в 1965 году, т.е. через 7 лет после поездки к нему Марии, Алика и Боссе. Известно также, что после смерти его жены Эмилии Станиславовны, некая Протопопова, по-видимому, ухаживавшая за ним в течение его длительной болезни, отправила тете Мане оставшиеся Мишины вещи. В письме к Марии, отправленном, по-видимому, вскоре после смерти Эмилии, Протопопова перечисляет отправленные вещи и сообщает московский адрес сестры Эмилии (в письме она названа Лялей) – Иды Невзоровой. Неизвестно только, когда умерла Эмилия и на сколько она пережила своего мужа, так как на письме Протопоповой год его отправки не указан. Но то, что она его пережила, нам известно из объявлений о его смерти, которые она поместила в газете (см. здесь). На этом я кончаю рассказ о дяде Мише и вообще дополнение к первой главе моих воспоминаний.

Поскольку наши сведения о семье сильно пополнились, семейное древо также нуждается в обновлении. В настоящее время оно переделывается, и в скором времени появится на сайте с учетом всех изменений и дополнений. Черновик пока можно посмотреть здесь.